Наслаждение без угрызений совести, гедонизм как смысл существования — это не мечты бесстыдников и бездельников. Жители хорватского полуострова Истрия нашли путь к счастью, потакая своим желаниям.
Капитан раздевается. Пять пассажиров экскурсионного катера — пожилая супружеская пара, две подруги-студентки и я — с удивлением смотрим, как он расшнуровывает и снимает кроссовки, носки, расстегивает рубашку, разоблачается и аккуратно укладывает ее на скамейку, стараясь не помять. Дело доходит до ремня на брюках, когда я решаюсь:
— Марко, до берега нужно добираться вплавь?
— Нет, просто на острове Коверсада курорт натуристов. Нам разрешат причалить, если снимем всю одежду.
Обед нагишом
Содержание статьи:
Время обеда застало нашу компанию на морской экскурсии вдоль побережья хорватского полуострова Истрия, поблизости от Лимского залива — фьорда длиной 10 километров, врезающегося в материк. Чем дальше от входа в залив, тем выше скалы по берегам. Они сплошь поросли деревьями: на северном склоне больше дубов, на южном — сосны, кипарисы и пинии. Отведать лимских устриц, ради которых затевалась поездка, на берегу залива не удалось. В ресторанах и на поляне для пикника случился аншлаг. Поэтому мы купили у хозяина местной таверны морепродуктов, овощей и бутылку вина и во главе с капитаном Марко искали подходящую стоянку для перекуса, чтобы не качаться на волнах во время еды. Нашелся свободный причал и столы для пикника на острове Коверсада. Марко связался по рации со службой швартовки, и нам разрешили высадиться. Обнаженными.
Поначалу мы расхохотались, но то была не шутка. Остров приближался, в поле зрения появился пляж, заполненный голыми людьми. Я решила, что не готова к тотальному разоблачению, а значит, придется прятаться на катере, пока мои, видимо, не такие закомплексованные попутчики будут вкушать устриц и мидий. Но судя по панике, мелькающей в глазах, они думали о том же. Марко сжалился, развернул катер, и вот мы входим в бухту другого острова, севернее курорта Коверсада, где уже бросили якоря с полтора десятка небольших яхт с хорватскими, немецкими, российскими, американскими флагами на мачтах. На лодке недалеко от нас двое мужчин играют в шахматы. Из одежды на них лишь бейсболки. Из недр яхты на палубу к шахматистам поднимается обнаженная женщина и лихо ныряет с борта в море, где уже плещутся несколько человек, раздетые и в купальниках. Марко объясняет, что мы в «нейтральных водах»: в бухте останавливаются и натуристы, и те, кто не практикует «культуру свободного тела».
— Истрия — неофициальный центр европейского натуризма, — говорит Марко, — однако лишь пять процентов хорватов разделяют эту философию. Я привык, но мы консервативный народ. При этом одобряем желание жить в гармонии с природой. Курорты натуристов приносят Истрии доход, а их забота об окружающей среде поддерживает экологию. На пляжах Коверсады и ближайшего побережья обычно ни соринки.
Свежие устрицы, гребешки и мидии с лимоном и веточками розмарина, большое блюдо салата и слегка охлажденное истрийское вино собирают нашу компанию за столом, причем тосты за естественные — истинные — удовольствия уже не кажутся нам провокационными, хоть сами мы и не рискнули обнажиться.
Приятное полезно
Римляне, знавшие толк в удовольствиях, оценили потенциал Истрии, когда в 177 году до н. э. Отвоевали полуостров у местных племен. Так в Римской империи появилась область Истрия, а в городе-Пуле — монументальные постройки, дошедшие до наших дней: амфитеатр (один из крупнейших в мире), храм Августа с классическим портиком, Триумфальная арка. В Рим из Истрии поставляли вино и оливковое масло. По одной из легенд, каштановые рощи, которые по сей день растут рядом с городом Ловран на юге полуострова, посадили римляне. Они скрестили азиатский сорт каштанов, привезенный из морских походов, с местным и получили вкусные и полезные плоды.
— Римляне уважали учение философа Эпикура о счастье как наивысшем из удовольствий, — говорит Андриан, владелец небольшого виноградника поблизости от Пулы. — Да, из-за этого некоторые из них погрязли в распущенности, зато другие считали, что удовольствие и здоровье идут рука об руку. Императрица Юлия Августа, мать Тиберия, прожила 86 лет. Она уверяла, что секрет ее долголетия — в истрийском вине, которое она предпочитала прочим.
Для отдыха римские патриции присмотрели архипелаг Бриони — четырнадцать островков в четырех километрах от материка. На самом крупном, Вели-Бриюне, с береговой линией в 25,9 км, сохранились руины виллы, которая могла принадлежать супругу августейшей долгожительницы, императору Октавиану Августу. По остаткам фундамента и двум потрескавшимся колоннам трудно понять, как выглядела роскошная дача в I веке н. э. — с фресками и мраморными колоннадами. Виды бухты Вериге, к которой террасами спускаются руины, вероятно, создавали у императора ощущение убежища, далекого от сражений и дворцовых интриг. Деревья с пышной зеленой листвой обрамляют темно-бирюзовую воду. Гавань так глубоко вклинивается в остров, что с берега не виден материк. Как будто ты один на Земле. Не считая жрецов и слуг, конечно.
— В Истрии дорожат спокойствием и умеют смаковать момент, — говорит Андриан. — На вилле были термы с горячей и холодной водой, библиотека и три храма. Истинные эпикурейцы ценили духовные и естественные телесные удовольствия, такие как еда, питье, уют. Они считали, что чувственные ощущения правдивее выводов разума.
В ХХ веке президент Югославии Иосип Броз Тито возродил в Истрии эпикурейские традиции. Четыре месяца в году он проводил в резиденции на Вели-Бриюне, приглашал в гости кинозвезд и правителей других стран. Индира Ганди сама не приезжала, но подарила Тито двух слонов по имени Сони и Ланка. Десять лет назад Сони безвременно умер, а Ланка нашла утешение в компании зебр из Гвинеи-Бисау, оленей, лам, страусов, павлинов и говорящего какаду Коки и до сих пор живет на острове. С 1983 года архипелаг Бриони со всеми прилегающими водами, оливковыми рощами и экзотическим садом стал национальным парком. На Вели-Бриюне несколько отелей, три ресторана и четыре кафе.
— Мы, истрийцы, любим поесть и выпить, — признает Андриан, — но также наслаждаемся общением с природой и искусством. В отличие от некоторых древних эпикурейцев мы знаем меру в удовольствиях.
Оркестр в плоскодонке
— Моряки говорят, она как мачта, а ее отражение в море словно вертикальный киль судна: уравновешивает Старый город, не позволяет ему дать крен и перевернуться, — продавец мороженого на площади маршала Тито в Ровине заметил, как я издали разглядываю колокольню церкви Святой Евфимии.
Храм стоит на вершине холма в окружении старинных домиков с черепичными крышами. Его колокольня высотой более 57 метров строилась в XVIII веке по образцу почти стометровой кампанилы собора Святого Марка в Венеции — тогда в Истрии хозяйничала Венецианская республика. На вершине башни установлена на подшипниках медная статуя святой Евфимии высотой 4,7 метра. Она вертится, словно флюгер, под порывами ветра и, как верят в Ровине, приглядывает за рыбаками в море. Колокольню видно отовсюду: из любой точки города и за несколько миль с воды. Даже когда пробираешься по запутанным переулкам старого квартала, острая пирамидка крыши с вездесущей святой то и дело мелькает в просвете неба над домами.
В Ровине меня преследует венецианское дежавю. Местные жители свободно говорят на итальянском языке, на нем же дублируются названия улиц. На каждом углу Ровиня (здесь говорят «Ровиньо», на итальянский манер) — траттории и остерии, а мороженое называют «джелато». Красные, ярко-желтые, розовые и бежевые дома, кое-где с маленькими балкончиками и башенками, слишком похожи на венецианские, каких полно в районе Большого канала. Барельефы с изображением льва святого Марка, покровителя Венеции, расправляют крылья на часовой башне и на арке Бальби, городских воротах XVII века. Можно подумать, Ровинь перенял и внешние атрибуты, и венецианский дух. Так, да не так.
— В Венеции тоже красиво, — патриотично-снисходительно заявляет Виола из морского ресторана на улице Святого Креста, — но там же грустно! Венецианцы носят маски, даже если их лица открыты. Понимаете, о чем я? Сплошная драма. А у нас люди не лукавят. Выходит солнце — мы радуемся, но не хохочем истерично; буря — мы ее пережидаем, но не заламываем руки, как на сцене. Вы натуристка?
— Сочувствующая.
— В Венеции люди наряжаются. Пускают пыль в глаза. А когда человек без одежды, он такой, какой есть. Да и в одежде, — она улыбается компании парней, заходящих в ресторан, — истрийцам не нужна бутафория, мы и так хороши.
В зале фоном звучат записи битинадас, истрийских рыбацких песен. Мужчина и женщина поют дуэтом под аккомпанемент группы, имитирующей голосами музыкальные инструменты. Битинадас появились, когда рыбаки за починкой сетей развлекались, создавая оркестр из ничего, и превращали работу в музыкальное представление. Под такие мелодии почти каждый вечер на закате вдоль побережья Ровиня проходит процессия плоскодонных лодок, на которых промышляют рыбаки. Лодка, называемая батаной, символизирует для жителей города связь с морем, традиции, образ мыслей и дух Ровиня. У батаны есть даже свой музей в гавани. Как и гондольеры в Венеции, ровиньские рыбаки катают туристов на своих лодках, но не превращают их в кареты на воде. Никаких бархатных подушек и позолоты. Главная задача батаны — помочь хозяину поймать много рыбы и благополучно вернуться домой. Виола приносит бродет — мешанину из рыбы с овощами:
— Здесь морской ерш и морской петух из сегодняшнего улова, еще кошачья акула, угорь, кальмары, мидии из Лимского залива. Лук и томаты с огорода. Оливковое масло из Водняна. Вы его так пейте, не надо лить в еду. Чувствуете лимонно-травяной аромат?
Идея пить масло из стакана не радует. Пробую пригубить из вежливости: вкус неожиданно свежий. Лимон, правда, не улавливаю. Виола говорит, что нужна практика. По ее совету запиваю масло белой мальвазией.
На узкой каменной лестнице, спускающейся от ресторана к морю, разложены подушки. Кое-где уже сидят зрители с бокалами и мороженым. Когда рыжее солнце почти исчезает за горизонтом, показываются батаны. Белые с голубой отделкой деревянные лодки с веслами, некоторые — с короткой мачтой.
Снова звучат битинадас: в трех первых батанах разместился фольклорный ансамбль. Солист и около десяти человек, имитирующих оркестр, одеты в бело-синие тельняшки, черные брюки и красные колпаки. Темнеет, на носах лодок включают фонари, теперь только они освещают медленно движущуюся процессию.
